Отзывы на книгу.

Он не знал.

Он ждал. Прошел на чужую кухню, оттаял замороженную клубнику, уныло съел ее.

Да там никого и не было, - пробурчал он. - Наверно, ветер где-то повалил телефонный столб и нечаянно получился контакт.

Но ведь он слышал щелчок, точно кто-то на том конце повесил трубку.

Всю ночь Уолтер Грипп провел в холле.

И вовсе не из-за телефона, - уверял он себя. - Просто мне больше нечего делать.

Он прислушался к тиканью своих часов.

Она не позвонит больше, - сказал он. - Ни за что не станет снова набирать номер, который не ответил. Наверно, в эту самую минуту обзванивает другие дома в городе! А я сижу здесь… Постой! - Он усмехнулся. - Почему я говорю "она"? - Он растерянно заморгал. - С таким же успехом это мог быть и "он", верно?

Сердце угомонилось. Холодно и пусто, очень пусто.

Ему так хотелось, чтобы это была "она".

Он вышел из дома и остановился посреди улицы, лежавшей в тусклом свете раннего утра.

Прислушался. Ни звука. Ни одной птицы. Ни одной автомашины. Только сердца стук. Толчок - перерыв - толчок. Мышцы лица свело от напряжения. А ветер, такой нежный, такой ласковый, тихонько трепал полы его пиджака.

Тсс, - прошептал он. - Слушай!

Он медленно поворачивался, переводя взгляд с одного безмолвного дома на другой.

Она будет набирать номер за номером, думал он. Это должна быть женщина. Почему? Только женщина станет перебирать все номера. Мужчина не станет. Мужчина самостоятельнее. Разве я звонил кому-нибудь? Нет! Даже в голову не приходило. Это должна быть женщина. Непременно должна, видит Бог!

Вдалеке, где-то под звездами, зазвонил телефон.

Он побежал. Остановился послушать. Тихий звон. Еще несколько шагов. Громче. Он свернул и помчался вдоль аллеи. Еще громче! Миновал шесть домов, еще шесть! Совсем громко! Вот этот? Дверь была заперта.

Внутри звонил телефон.

А, черт! - Он дергал дверную ручку. Телефон надрывался.

Он схватил на веранде кресло, обрушил его на окно гостиной и прыгнул в пролом.

Прежде чем он успел взяться за трубку, телефон смолк. Он пошел из комнаты в комнату, бил зеркала, срывал портьеры, сшиб ногой кухонную плиту.

Вконец обессилев, он подобрал с пола тонкую телефонную книгу, в которой значились все абоненты на Марсе. Пятьдесят тысяч фамилий.

Начал с первой фамилии.

Амелия Амз. Нью-Чикаго, за сто миль, по ту сторону мертвого моря. Он набрал ее номер. Нет ответа.

Второй абонент жил в Нью-Йорке, за голубыми горами, пять тысяч миль. Нет ответа.

Третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьмой; дрожащие пальцы с трудом удерживали трубку. Женский голос ответил:

Уолтер закричал в ответ:

Алло, Господи, алло!

Он повесил трубку.

Его губы дергались.

Подумав, он набрал номер снова.

Когда мисс Элен Аразумян вернется домой, - сказал он, - передайте ей, чтобы катилась к черту.

Он позвонил на центральный коммутатор Марса, на телефонные станции Нью-Бостона, Аркадии и Рузвельт-Сити, рассудив, что там скорее всего можно застать людей, пытающихся куда-нибудь дозвониться, потом вызвал ратуши и другие официальные учреждения в каждом городе. Обзвонил лучшие отели. Какая женщина устоит против искушения пожить в роскоши!

Вдруг он громко хлопнул в ладоши и рассмеялся. Ну конечно же! Сверился с телефонной книгой и набрал через междугородную номер крупнейшего косметического салона в Нью-Тексас-Сити. Где же еще искать женщину, если не в обитом бархатом, роскошном косметическом салоне, где она может метаться от зеркала к зеркалу, лепить на лицо всякие мази, сидеть под электросушилкой!

Долгий гудок. Кто-то на том конце провода взял трубку.

Если это запись, - отчеканил Уолтер Грипп, - я приеду и взорву к чертям ваше заведение.

Она радостно взвизгнула. Уолтер чуть не упал со стула.

Алло!.. - Он вскочил на ноги, сверкая глазами. - Боже мой, какое счастье, как вас звать?

Женевьева Селзор! - Она плакала в трубку. - О Господи, я так рада, что слышу ваш голос, кто бы вы ни были!

Я Уолтер Грипп!

Уолтер, здравствуйте, Уолтер!

Здравствуйте, Женевьева!

Уолтер. Какое чудесное имя! Уолтер, Уолтер!

Спасибо.

Но где же вы, Уолтер?

Я в Мерлин-Вилледж, - сказал он. - Я…

Алло? - оторопел он.

Он постучал по рычагу. Ничего.

Где-то ветер свалил столб. Женевьева Селзор пропала так же внезапно, как появилась.

Он набрал номер, но аппарат был нем.

Ничего, теперь я знаю, где она.

Он выбежал из дома. В лучах восходящего солнца он задним ходом вывел из чужого гаража спортивную машину, загрузил заднее сиденье взятыми в доме продуктами и со скоростью восьмидесяти миль в час помчался по шоссе в Нью-Тексас-Сити. "Тысяча миль, - подумал он. - Терпи, Женевьева Селзор, я не заставлю тебя долго ждать!"

Выезжая из города, он лихо сигналил на каждом углу.

На закате, после дня немыслимой гонки, он свернул к обочине, сбросил тесные ботинки, вытянулся на сиденье и надвинул свою роскошную шляпу на утомленные глаза. Его дыхание стало медленным, ровным. В сумраке над ним летел ветер, ласково сияли звезды. Кругом высились древние-древние марсианские горы. Свет звезд мерцал на шпилях марсианского городка, который шахматными фигурками прилепился к голубым склонам.

Он лежал, витая где-то между сном и явью. Он шептал: Женевьева. Потом тихо запел: "О Женевьева, дорогая - пускай бежит за годом год… Но, дорогая Женевьева…" На душе было тепло. В ушах звучал ее тихий, нежный, ровный голос: "Алло, о, алло, Уолтер! Это не запись. Где ты, Уолтер, где ты?"

Он вздохнул, протянул руку навстречу лунному свету - прикоснуться к ней. Ветер развевал длинные черные волосы, чудные волосы. А губы - как красные мятные лепешки. И щеки, как только что срезанные влажные розы. И тело будто легкий светлый туман, а мягкий, ровный, нежный голос напевает ему слова старинной печальной песенки: "О Женевьева, дорогая - пускай бежит за годом год…"

Он уснул.

Он добрался до Нью-Тексас-Сити в полночь. Остановил машину перед косметическим салоном "Делюкс" и лихо гикнул.

Вот сейчас она выбежит в облаке духов, вся лучась смехом. Ничего подобного не произошло.

Уснула. - Он пошел к двери. - Я уже тут! - крикнул он. - Алло, Женевьева!

Безмолвный город был озарен двоящимся советом лун. Где-то ветер хлопал брезентовым навесом. Он распахнул стеклянную дверь и вошел.

Он обыскал все кабинки.

Нашел на полу крохотный платок. Запах был такой дивный, что его зашатало.

Женевьева, - произнес он.

Он погнал машину по пустым улицам, но никого не увидел.

Если ты вздумала подшутить… Он сбавил ход.

Постой-ка, нас же разъединили. Может, она поехала в Мерлин-Вилледж, пока я ехал сюда?! Свернула, наверно, на древнюю Морскую дорогу, и мы разминулись днем. Откуда ей было знать, что я приеду сюда? Я же ей не сказал. Когда телефон замолчал, она так перепугалась, что бросилась в Мерлин-Вилледж искать меня! А я здесь торчу, силы небесные, какой же я идиот!

Он нажал клаксон и пулей вылетел из города.

Он гнал всю ночь. И думал: "Что, если я не застану ее в Мерлин-Вилледж?"

Вон из головы эту мысль. Она должна быть там. Он подбежит к ней и обнимет ее, может быть, даже поцелует - один раз - в губы.

"Женевьева, дорогая", - насвистывал он, выжимая педалью сто миль в час.

В Мерлин-Вилледж было по-утреннему тихо. В магазинах еще горели желтые огни; автомат, который играл сто часов без перерыва, наконец щелкнул электрическим контактом и смолк; безмолвие стало полным. Солнце начало согревать улицы и холодное безучастное небо.

Уолтер свернул на Мейн-стрит, не выключая фар, усиленно гудя клаксоном, по шести раз на каждом углу. Глаза впивались в вывески магазинов. Лицо было бледное, усталое, руки скользили по мокрой от пота баранке.

Женевьева! - взывал он к пустынной улице. Отворилась дверь косметического салона.

Женевьева! - Он остановил машину и побежал через улицу.

Женевьева Селзор стояла в дверях салона. В руках у нее была раскрытая коробка шоколадных конфет. Коробку стискивали пухлые, белые пальцы. Лицо - он увидел его, войдя в полосу света, - было круглое и толстое, глаза - два огромных яйца, воткнутых в бесформенный ком теста. Ноги - толстые, как колоды, походка тяжелая, шаркающая. Волосы - неопределенного бурого оттенка, тщательно уложенные в виде птичьего гнезда. Губ не было вовсе, их заменял нарисованный через трафарет жирный красный рот, который то восхищенно раскрывался, то испуганно захлопывался. Брови она выщипала, оставив две тонкие ниточки.

Уолтер замер. Улыбка сошла с его лица. Он стоял и глядел.

Она уронила конфеты на тротуар.

Вы Женевьева Селзор? - У него звенело в ушах.

Вы Уолтер Грифф? - спросила она.

И наконец, конечно же: «Should auld acquaintance be forgot…»

К тому времени все бутылки уже опустели, и мы снова вернулись к «I Get the Blues When It Rains», после этого часы пробили три, и жена Дольфа стояла у открытой двери, держа в руках наши пальто, мы подходили, одевались и выходили в ночь на улицу, шепотом продолжая напевать.

Не помню, кто отвез меня домой и вообще как мы туда добрались. Помню лишь, как слезы высыхали на моих щеках, потому что это был необыкновенный, неоценимый вечер, это было то, чего никогда не бывало прежде и что никогда точь-в-точь не повторится вновь.

Прошли годы, Джо и Элиот давно умерли, остальные же как-то перевалили за свой средний возраст; за годы нашей писательской карьеры мы любили и проигрывали, а иногда выигрывали, иногда мы по-прежнему встречаемся, читаем свои рассказы у Саноры или у Дольфа, среди нас появилось несколько новых лиц, и по крайней мере раз в год мы вспоминаем Элиота за роялем, и как он играл в тот вечер, и мы желали, чтоб это длилось без конца - в тот вечер, исполненный любви, тепла и красоты, когда все эти слащавые, бессмысленные песенки вдруг обрели огромный смысл. Это было так глупо и сладко, так ужасно и прекрасно, как когда Боги говорит: «Сыграй, Сэм», - и Сэм играет и поет: «You must remember this, а kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh…»

Вряд ли это может настолько тронуть. Вряд ли это может быть настолько волшебным. Вряд ли это может заставить тебя плакать от счастья, а потом от грусти, а потом снова от счастья.

Но ты плачешь. И я плачу. И все мы.

И еще одно, последнее воспоминание.

Однажды, месяца через два после того прекрасного вечера, мы собрались в том же доме, и Элиот вошел, прошел за рояль и остановился, с сомнением глядя на инструмент.

Сыграй «I Get the Blues When It Rains», - предложил я.

Он начал играть.

Но это было не то. Тот вечер ушел навсегда. Того, что было в тот вечер, не было теперь. Были те же люди, то же место, те же воспоминания, те же мелодии в голове, но… тот вечер был особенный. Он навсегда останется таким. И мы благоразумно оставили эту затею. Элиот сел и взял в руки свою рукопись. После долгого молчания, бросив всего один взгляд на рояль, Элиот откашлялся и прочел нам название своего нового рассказа.

Следующим читал я. Пока я читал, жена Дольфа на цыпочках прошла за нашими спинами и тихо опустила крышку фортепьяно.

All My Enemies Are Dead, 2003 год

Переводчик: Ольга Акимова

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».

О боже! - вскричал Уолтер Грипп. - Боже, ну вот, все кончено.

Что кончено? - спросил я.

Жить больше незачем. Читай, - Уолтер встряхнул газетой.

Ну и что? - удивился я.

Все мои враги мертвы.

Аллилуйя! - засмеялся я. - И долго ты ждал, пока этот сукин сын…

- …ублюдок.

Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.

Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.

А это еще почему?

Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.

Ну и что?

Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.

Лицо Уолтера побелело.

Какой еще огонь, черт возьми?!

Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.

Он нарочно сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?

Можно сказать и так.

Я так и сказал!

Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.

Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?

Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.

Отойди от кровати, это глупо.

Смерть - глупая штука, какой-нибудь инсульт - бах - и меня нет.

Значит, он сделал это нарочно?

Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

На улицу. Воздухом подышать.

Вернешься, а меня, может, уже и не будет!

Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

С кем же это?

С самим собой!

Я вышел постоять на солнышке.

«Быть такого не может», - думал я.

«Не может? - возразил я себе. - Иди, полюбуйся».

«Погоди. Что делать-то?»

«Не спрашивай меня, - ответило мое второе я. - Умрет он, умрем и мы. Нет работы - нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»

«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».

«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»

«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»

«Мертвы!»

Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.

Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.

«Это же ярко, напиши об этом».

«Боже мой, ярко! Придумай хоть что-нибудь!»

«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»

Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

Все еще умираешь?

А ты как думал?

Вот упрямый осел.

Я вошел в комнату и встал у него над душой.

Хочешь, чтобы я заткнулся? - спросил Уолтер.

Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.

Жду, - произнес Уолтер. - Только давай поскорее, я уже отхожу.

Если бы. Так вот, слушай!

Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!

Уолтер удивленно заморгал:

И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?

По лицу его пробежала тень.

Нет. Никакой я тебе не друг.

Брось, это же ты, дружище! - широко улыбаясь, проговорил он.

Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.

Так ведь это я должен исповедоваться.

Но сначала я!

Уолтер закрыл глаза и помолчал.

Выкладывай, - сказал он.

Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?

Конечно, Сэм, кто же еще.

Нет, это был я.

Как так?

А так, - сказал я. - Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

Ну, это не такой уж тяжкий грех, - произнес Уолтер. - Я тебя прощаю.

Подожди, это еще не все.

Жду, - улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.

Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.

Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дина-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.

Рэй Брэдбери Все мои враги мертвы

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».

О боже! - вскричал Уолтер Грипп. - Боже, ну вот, все кончено.

Что кончено? - спросил я.

Жить больше незачем. Читай, - Уолтер встряхнул газетой.

Ну и что? - удивился я.

Все мои враги мертвы.

Аллилуйя! - засмеялся я. - И долго ты ждал, пока этот сукин сын…

- …ублюдок.

Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.

Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.

А это еще почему?

Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.

Ну и что?

Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.

Лицо Уолтера побелело.

Какой еще огонь, черт возьми?!

Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.

Он нарочно сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?

Можно сказать и так.

Я так и сказал!

Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.

Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?

Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.

Отойди от кровати, это глупо.

Смерть - глупая штука, какой-нибудь инсульт - бах - и меня нет.

Значит, он сделал это нарочно?

Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

На улицу. Воздухом подышать.

Вернешься, а меня, может, уже и не будет!

Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

С кем же это?

С самим собой!

Я вышел постоять на солнышке.

«Быть такого не может», - думал я.

«Не может? - возразил я себе. - Иди, полюбуйся».

«Погоди. Что делать-то?»

«Не спрашивай меня, - ответило мое второе я. - Умрет он, умрем и мы. Нет работы - нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»

«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».

«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»

«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»

«Мертвы!»

Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.

Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.

«Это же ярко, напиши об этом».

«Боже мой, ярко! Придумай хоть что-нибудь!»

«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»

Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

Все еще умираешь?

А ты как думал?

Вот упрямый осел.

Я вошел в комнату и встал у него над душой.

Хочешь, чтобы я заткнулся? - спросил Уолтер.

Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.

Жду, - произнес Уолтер. - Только давай поскорее, я уже отхожу.

Если бы. Так вот, слушай!

Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!

Уолтер удивленно заморгал:

И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?

По лицу его пробежала тень.

Нет. Никакой я тебе не друг.

Брось, это же ты, дружище! - широко улыбаясь, проговорил он.

Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.

Так ведь это я должен исповедоваться.

Но сначала я!

Уолтер закрыл глаза и помолчал.

Выкладывай, - сказал он.

Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?

Конечно, Сэм, кто же еще.

Нет, это был я.

Как так?

А так, - сказал я. - Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

Ну, это не такой уж тяжкий грех, - произнес Уолтер. - Я тебя прощаю.

Подожди, это еще не все.

Жду, - улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.

Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.

Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дина-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.

И ты бы ее получил. Это я рассказал Мэри-Джейн про все твои приключения с бабами, перечислил ей все твои подвиги!

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».
– О боже! – вскричал Уолтер Грипп. – Боже, ну вот, все кончено.
– Что кончено? – спросил я.
– Жить больше незачем. Читай, – Уолтер встряхнул газетой.
– Ну и что? – удивился я.
– Все мои враги мертвы.
– Аллилуйя! – засмеялся я. – И долго ты ждал, пока этот сукин сын…
– Ублюдок.
– Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.
– Радуйся, черта с два! Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.
– А это еще почему?
– Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.
– Ну и что?
– Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.
Лицо Уолтера побелело.
– Какой еще огонь, черт возьми?!
– Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы – необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.
– Он нарочно сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?
– Можно сказать и так.
– Я так и сказал!
– Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.
– Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?
– Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.
– Отойди от кровати, это глупо.
– Смерть – глупая штука; какой-нибудь инсульт, бах – и меня нет.
– Значит, он сделал это нарочно?
– Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, узнай, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

Жизнь сложная и многообразна. Поэтому человек должен выявлять проблемы и стараться решить их, если хочет быть хозяином своей судьбы. Одна из таких проблем затронута в предложенном тексте: на какую жертву готов пойти человек ради спасения своего друга или близкого? Р. Брэдбери утверждает, что в случаях, когда на кон поставлена судьба человека, нужно уметь жертвовать своими интересами ради него.

Совершив этот поступок, он продемонстрировал нам пример настоящего самопожертвования ради близкого человека.

Невозможно не согласиться с Р. Брэдбери. Действительно, умение жертвовать своими интересами в пользу другого человека – ключевое понятие в дружбе. Ведь, без взаимных уступок друг другу не продержаться ни одни дружеские отношения.

В русской литературе можно найти много примеров, подтверждающих правильность высказанной в тексте идеи. Так, в повести В. Быкова “Обелиск” Мороз, сельский учитель, несмотря на многочисленные отговорки своих товарищей сдается фашистскому командованию, надеясь, что те освободят пятерых школьников, пытавшихся совершить диверсию. Он до последнего не оставлял надежду спасти ребят, и, даже когда их всех вели на виселицу, ему удалось ненадолго отвлечь часовых, благодаря чему один мальчик успел убежать. Мороз своим поступком проявил высшие моральные качества, пожертвовав своей жизнью ради ребят.

Вторым примером, подкрепляющим мысль данного текста может служить повесть Р. Стейнбека “О мышах и людях”. Джордж, умный и амбициозный молодой человек вынужден присматривать за умственно отсталым другом, из-за чего постоянно попадает в неприятности. Но, вместо того, чтобы бросить Ленни на произвол судьбы, Джордж жертвует всеми своими амбициями для того, чтобы ухаживать за Ленни. На такое может пойти только по-настоящему добрый и нравственный человек.

Таким образом, все приведенные примеры и рассуждения убеждают нас в том, что в критические моменты нашей жизни очень важно уметь жертвовать своими интересами и целями ради других.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2017-10-23

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.