Воспитатель дошкольного учреждения – специалист по дошкольному воспитанию. Воспитание воспитателей

Н аивно мнение молодого воспитателя, что, надзирая, контролируя, поучая, прививая, искореняя, формируя детей, сам он, зрелый, сформированный, неизменный, не поддается воспитывающему влиянию среды, окружения и детей. Тому, кто, присматривая за вверенными ему детьми, не в силах подойти к себе критически, угрожает большая опасность, на которую я желаю обратить внимание, тем более что профессиональная гигиена души недостаточно широко известна. Воспитатель, работая над пониманием человека – ребенка и над пониманием общества – группы детей, дорастает до постижения важных и ценных истин; пренебрегая неусыпным трудом над собой, опускается. Ребенок обогащает меня опытом, влияет на мои взгляды, на мир моих чувств; от ребенка я получаю приказания – и я требую от себя, обвиняю себя, оказываю себе снисхождение или снимаю с себя вину. Ребенок и поучает, и воспитывает. Ребенок для воспитателя – книга природы; читая ее, он созревает. Нельзя относиться с пренебрежением к ребенку. Он знает о себе больше, чем я о нем. Он общается с собой все те часы, когда он бодрствует. Я его лишь отгадываю. Поэтому я ошибаюсь: оцениваю его рыночную стоимость и дефекты. Ленивый, недисциплинированный, капризный, врет, ворует – этого мало. Каков его взгляд на себя, отношение к другим детям и к воспитателю; какой он приобрел опыт, на какие способен усилия и компромиссы? Сколько даст на-гора упорства? Нельзя относиться к детям свысока. Среди десятков детей всегда найдутся на редкость разумные, наблюдательные, способные к критике, настороженные, с односторонним опытом, ироничные, склонные к каверзам и мстительные. Группа, обсуждая, дискутируя, делясь и обмениваясь наблюдениями, будет знать воспитателя насквозь. И захочет сделать безвольным инструментом в своих руках. Использует все его недостатки и его нерешительность, слабости и изъяны. Не даст себя ни завлечь, ни обмануть. Подвергнет его суровому следствию, экзамену добросовестному и оценит справедливо. И либо доверится, либо отложит решение, либо замкнется, законспирируется, затаится, либо объявит открытую войну. Горе ему! Он увидит уже только «упрямство», «дурное влияние» отдельных детей, покушения на свой «авторитет», поступки назло, в отместку. Не услышит никаких замечаний о своих распоряжениях и о себе, никакого «вы ошибаетесь – вы не правы». А это голос совести для доброй воли воспитателя. Бывает, что ты сразу попадаешь в атмосферу враждебного недоверия, если твой предшественник – тиран или размазня – ожесточил, разъярил детей. Здесь повредит и сухой приказ, и наивное нравоучение. Надо вооружиться терпением и переждать. Завоевать действиями.

Дети вознаграждают воспитателя, но они и отчитывают, и наказывают; мирятся, забывают или сознательно прощают – и мстят. Станут травить, высмеют, нарушат покой, взбунтуют вспыльчивого или подставят глупенького (потому так часто страдает невинный). Упорно добиваются: будь образцом. Согласно с главным постулатом педагогики: покажи пример. Не слова, а дела. Перед воспитателем встает дилемма: и он или вступает в тяжелую, трудную борьбу, которой и конца не видно, со своим несовершенством, или – это удобнее – предает теорию анафеме. Итак: книги врут, авторитеты – мошенники. Жизнь – не письменный стол ученого. Диплом дал мне права. Я уже теперь сам, своими силами. Потому что, может быть, это и хорошо, но не у нас. Может быть, в других условиях. Может быть, другие дети. Мои же – это банда, шайка, сброд (скоты!). Нужно с ними круто. Следовательно – запреты и ограничения. Полная изоляция собственной жизни от их жизни и переживаний. Только бы был порядок. Порядок должен быть – железный регламент! Уже не воспитатель, не поборник вопроса о ребенке, защитник юных, маленьких и слабых, пастырь неопытных, а надсмотрщик, пристрастный прокурор, ключник, палач. Уже не воспитатель, а интендант – управляющий зданием, канализацией, инвентарем, канцелярией, учетчик штанов и башмаков. Я не недооцениваю администрации, это было бы непростительной ошибкой. Управлять педантично, четко, чтобы не промотать. Res sacra. И дети должны понимать и чувствовать, что ты это для них в поте лица своего добываешь и экономишь. Ты только тогда вправе наказать как администратор, когда как воспитатель потворствуешь. Если воспитатель потеряет контакт с детьми, признавая только фаворитов, заушников и доверенных слуг, потому что ему так удобнее, разве он возьмет на себя труд заведовать добросовестно – стоит ли?! Разве он не заключит скорее союз с теми, кто захочет наживаться на бесправных, бессловесных, брошенных на произвол судьбы? Разве не станет он со временем – только сохраняя видимость добросовестного служащего – нечестным хозяином и человеком падшим? Только б полегче, подешевле, с наибольшей для себя выгодой. Амбарная книжка и плетка. И фраза: я закаливаю детей и приучаю к дисциплине. Воспитываю будущих членов общества.

Путь к самовоспитанию и самоопределению ты найдешь сам и в себе, молодой воспитатель. Путем длинного ряда осенений ты поднимешься на высшую ступень понимания языка шепота, улыбки, взгляда, жеста – слез раскаяния или слез бессилия преступного ребенка.

Муртазаева Аревик
Эссе «Великое искусство воспитателя - воспитание детей»

«Великое искусство воспитателя - воспитание детей » !

«Человек, который посвятил свою жизнь развитию

и становлению личности ребенка в первую

очередь должен быть творцом, созидателем,

наставником и другом. И тогда ребенок сможет

сотворить свой неповторимый мир».

С. Могилевский.

Для чего мы приходим в этот мир? Этот вопрос, наверное, заставляет задуматься многих из нас. Как найти свое, то единственное место в жизни и понять, а правильный ли выбор ты сделал? Что повлияло на этот выбор? Ответ на этот, казалось бы, простой вопрос всегда остается загадкой. А может это судьба? У каждого из нас это происходит по- разному…

Почему я выбрала профессию «воспитатель » ? Попробую ответить на этот вопрос. Я росла веселой, доброй, отзывчивой и ответственной девочкой. Меня переполняла гордость, что мама доверяла мне важные дела. Мне это очень нравилось, я чувствовала себя значимой, взрослой, понимала, что моя помощь необходима маме. Ведь мама самый родной, любимый человек для любого ребенка. И сейчас будучи взрослой, я стараюсь быть для детей другом , к каждому найти свой подход, понять индивидуальность каждого, чтобы не только дать им новые знания о жизни, но и воспитать положительное отношение к окружающему их миру, к самому себе. Ведь начало в жизнь детям дают родители, но сделать второй шаг помогаю им я - воспитатель .

Воспитатель – это первый , после мамы, учитель, который встречается детям на их жизненном пути. Для меня моя профессия – это возможность постоянно находиться в искреннем, всё понимающем и принимающем мире детства, в ежедневной, а подчас и ежеминутной стране сказки и фантазии. И невольно задумываешься о значимости профессии воспитателя , когда видишь в распахнутых, доверчивых глазах детей восторг и ожидание чего-то нового, ловящих каждое моё слово, мой взгляд и жест. Глядя в эти детские глаза, понимаешь, что ты нужна им, что ты для них целая вселенная, поддерживаешь их своей любовью, отдаёшь тепло всего своего сердца. Я стараюсь относиться к своим маленьким подопечным так, как я хотела бы, чтобы окружающие относились к моим детям. Всегда стараюсь разговаривать с детьми вежливо и ласково и слежу, чтобы и они так же общались между собой. Мне всегда хотелось научить детей тому , что умею сама, дать им хотя бы частичку тех знаний и умений, которыми владею я. Работая в детском саду, не перестаю удивляться, насколько разные все дети, интересные, забавные, удивительно умные, имеющие свои рассуждения, умозаключения. У каждого ребёнка свой особый мир, который нельзя разрушить, которому надо помочь раскрыться, кто из них талантливый

Муниципальное дошкольное образовательное учреждение детский сад комбинированного вида №2 «Солнышко» Курского муниципального района Ставропольского края

художник, а кто пытливый наблюдатель. Моя цель – воспитать и развивать в детях их способности не смотря на то, что они все такие разные.

Придя в детский сад, я поняла, что не получала ранее такого удовольствия от работы. Это самая удивительная страна, где каждый день не похож на предыдущий, где каждый миг – это поиск чего-то нового, интересного, где нет времени скучать. Детский сад – это особый мир, где нужно быть интересным для окружающих тебя людей, дарить детям свою энергию, знания, умения узнавать новое. Поэтому в этой стране живут только самые–самые терпеливые, мужественные, искренние, ответственные, добрые, удивительные люди.

Не все сразу получалось, не хватало опыта. Но время шло, и я училась у опытных воспитателей нелегкому мастерству. А прежняя моя профессия в СРЦН «Надежда» дала мне много полезного и научила терпимости и пониманию проблем детей . В своей работе я планирую, день так, чтобы детям некогда было скучать. Воспитателю приходится выступать в разных ролях : он для детей и учитель , который всё знает, всему учит, и товарищ по игре, и вторая мама, которая всё поймет и поможет в трудную минуту. Воспитатель всегда должен быть интересен для своих детей . Могла ли я предположить, что смогу научиться рисовать, заниматься садоводством, цветоводством, овладеть актерским делом, петь, танцевать, выступать перед родителями, обладать художественным вкусом. А теперь, я знаю точно – чем больше воспитатель знает и умеет , тем легче и интереснее ему работать с детьми. Воспитатель постоянно должен совершенствовать свое мастерство, используя достижения педагогической науки и передовой практики. Идти вперед, осваивать инновационные технологии, нетрадиционные методики, но и не должен забывать доброе старое, веками сохраняемое народом, например, устное народное творчество. Необходимы разнообразные знания, чтобы удовлетворять любознательность современного ребенка, помогать познавать окружающий мир. Воспитатель не только организует работу детского коллектива в целом, но и формирует личные взаимоотношения детей между собой , в общении с взрослыми, и вообще с окружающим маленького человека миром. Нельзя забывать и самого главного в работе воспитателя детского сада – это его ответственность за каждого малыша.

Я – неординарный, разнообразный и творческий человек. Поэтому своё педагогическое кредо я не могу выразить одной фразой, а постараюсь изложить при помощи тезисов, на которые я опираюсь в повседневной жизни :

Подходить к любой работе творчески, привносить в образовательную деятельность что-то инновационное;

Детям должно быть интересно, комфортно и весело;

Вокруг тебя должно быть всё красиво, эстетично и современно;

Будь интересна детям, которые тебя окружают, будь нужной детям.

Талант воспитания , широкое знание жизни – эти качества должны быть присуще каждому педагогу. Любовь к детям, доброе отношение к каждому ребенку, умение зажечь искорку добра, радости в маленьком сердце, способность постоянно повышать свою профессиональную компетентность, добросовестное исполнение своих обязанностей позволяют приобрести авторитет, уважение среди детей , родителей и коллег. Мне природа подарила

хорошую интуицию в том, что касается психологии : способность поставить себя на место другого и ощутить то, что он чувствует. Это сыграло большую роль в выстраивании отношений с детьми. Каждый думающий, творческий педагог обязан давать оценку каждому прожитому дню, уметь осознавать свои ошибки.

Для меня моя профессия – это возможность постоянно находиться в мире детства, в мире сказки и фантазии. Я очень люблю свою работу, и считаю профессию воспитателя лучшей для женщины . Ведь главное качество женщины - материнство. И я по-матерински стараюсь окружать детей заботой лаской и вниманием. В ответ от детей получаю новый заряд позитива, творчества, массу положительных эмоций. Рядом с детьми ощущаешь себя всегда молодой, живой и энергичной.

«Что значить быть воспитателем детского сада ?» Для меня – это значит быть :

В - внимательной

О - ответственной

С - справедливой

П - правдивой

И - искренней

Т - толерантный

А – артистичной

Т - трудолюбивой

Е - еще доброжелательной

Л – любящей

Ь - мягкой.

Искусство быть воспитателем в детском саду так же многогранно и сложно, как всякое искусство .

Моя профессия – воспитатель детского сада . Свою профессию я выбрала по велению сердца. Всё больше и больше убеждаюсь в правоте слов римского историка Саллюстия : «Каждый человек – творец своей судьбы» и я творю свою судьбу сама. Моим вторым домом стала планета под названием «Детский сад» .

Звание «педагог» ко многому обязывает. Настоящий педагог – это умелый воспитатель и яркая личность , интересный человек, к которому дети должны испытывать тяготение, желание быть рядом. Поэтому своё эссе я хочу закончить словами К. Д. Ушинского : «В воспитании всё должно основываться на личности воспитателя , потому что воспитательная сила изливается только из живого источника человеческой личности. Только «личность» может действительно действовать на развитие личности, только характером можно образовывать характер».

2-го октября, под вечер, на огневую приехал командир батареи. Был он не в духе: лицо красное, говорил совсем скупо, покусывая нижнюю губу. Мы были собраны в блиндаже заместителей.

— Вот зачем я приказал собраться, — он на секунду задумался и прикусил нижнюю губу. — Нужно строить для лошадей на зиму теплые землянки с противоосколочным перекрытием. Срок готовности — пятнадцатое число. Командирам взводов доложить мне о готовности землянок до 24.00 пятнадцатого. Работы начать завтра с утра, оставив на огневой минимум для открытия огня.

— А занятия? — вырвалось у меня.

— Вы не глухой? Я повторяю: доложить о готовности землянок до 24.00 пятнадцатого октября.

И все. Как строить, на сколько лошадей строить землянку — предстояло решать нам. Полная свобода действий. Печатных пособий никто в батарее по этому вопросу не читал. Остановились на проекте, предложенном Шичкиным.

На следующий день, после маскировки огневой и завтрака, я с командирами орудий и частью расчетов отправился в расположение тяги.

У каждого орудия оставил по два человека: наводчика и номера, которого наводчик, пока мы работаем, должен был учить своей специальности. Два человека — это крайний минимум для ведения огня на первое время, пока подбегут остальные.

Каждый расчет строил укрытия самостоятельно, каждое укрытие на орудийную упряжку, шесть коней. Ездовые работали все — рук хватало.

Шичкин землянку сделал первым, получалась она прекрасной.

— В такой землянке ездовым жить, — говорил в похвалу старшина батареи. Шичкин сияя от удовольствия, смеялся, потирая сухие сильные рука Похвалил Шичкина и вездесущий Федин:

— Шичкин, тебе б только строевой овладеть — и ты хоть куда! Был бы лучший старшина во всей дивизии.

— Не надо старшиной, товарищ политрук; тут меня, в основном, только лейтенант долбит, — Шичкин кивнул в мою сторону головой. — А я вроде бы уже чуть привык к этому, а то помаленьку, между нами, и отбрешусь, когда есть лазейка, а старшине поддают со всех сторон, и рта открыть не дают.

— Это точно, — поддакнул старшина, который сегодня утром получил нагоняй от замкомбатра за получасовое опоздание завтрака.

Гончаров сделал землянку для коней добротно, но не так красиво и на сутки позже — шел по следам Шичкина.

Во время этих работ я, если не дежурил, все время был на тяге, работал, только в разных расчетах, где больше нужна была помощь: не мог я по своему характеру стоять, как говорится, руки в карманы. Раза два за день отлучался на огневую, чтобы посмотреть, как наводчики проводят занятия.

Гончаров в первый день приберегал руки, но видя, что Шичкин вырвался вперед, тоже взялся за лопату, потом за топор. Когда я одобрил его землянку, сказал:

— На фронте человеком стал: научился лопатой и топором. Надо в письме жене похвалиться: буду живой — сам все буду делать, как Петр Первый.

Говорил это Гончаров, как всегда, с чуть заметной ухмылкой, медленно; не поймешь: то ли говорит серьезно, то ли смеется.

Работу задерживали двери: для изготовления их нужны были доски, навесы. Доски Шичкин вырубил топором, но двери получились тяжелые. Навесы ковали из железного лома Шичкин и Мишонин, орудийный номер в расчете Гончарова. Шичкин стоял у походного горна, закоптелый, нос в саже. Он оказался не только хорошим плотником, но и вполне удовлетворительным кузнецом. Позже Шичкина и Мишонина попросили отковать навесы для блиндажей и конских землянок всей батареи, и они еще день стучали у горна.

Когда мы работу заканчивали, в первом взводе сделали только половину работы. Я посмеивался над отстающими.

— Вася, забываешь главную заповедь лодыря: «Не спеши выполнять приказ — его могут отменить». А что? А что? Возьмут и прикажут сменить огневую позицию, — отвечал Данилин улыбаясь.

За неделю до срока готовности землянок, когда ковали навесы, приехал командир батареи. Честь Шичкин отдавал у горна растопыренной пятерней, но теперь он не смущался этого. Командир батареи сделал ему замечание:

— Пальцы, Шичкин, пальцы…

— Есть пальцы, — ответил Шичкин и сжал их, отчего ладонь получилась перевернутой лодочкой.

Досадливая улыбка командира батареи не вызвала на этот раз у Шичкина заметного смущения, да и я не очень расстроился: у нас было что показывать.

Землянки даже на старшего лейтенанта Леванду произвели благоприятное впечатление. Он осмотрел все, потрогал руками белые стены из осиновых плах, такие же ясли, прищурил глаза, зажал нижнюю губу зубами, подумал, потом уже сказал:

— Неплохо… Особенно у Шичкина. Когда будут поставлены двери?

К вечеру все будет сделано. Навесы откуют и повесят двери.

Ну, а у вас, товарищ Данилин? Может, вам у второго взвода попросить помощи?

— До срока еще почти неделя, товарищ старший лейтенант. Доложу вовремя.

К сроку первый взвод успел. В тот день шел нудный, холодный дождь.

Вечером Николай ввалился в наш блиндаж мокрый, посиневший, но улыбающийся, как всегда, снял плащ-палатку и шинель, повесил их у горящей печки, потом протянул к огню покрасневшие руки:

Истина; ленивому всегда часа не хватает. Чуть-чуть не успели до дождя. Надо идти докладывать командиру батареи. Ты уже доложил?

— Он сам видел мои блиндажи.

— Как хочешь. От доклада язык не отвалится. Положено. Леванда службу знает и любит.

Я не придал значения словам моего опытного в службе товарища. Часа через два мы улеглись спать. В 24.00 меня разбудил телефонист: командир батареи вызывал к телефону. Пока я под дождем бежал к телефону в блиндаж телефонистов, гимнастерка на спине стала мокрой.

Командир батареи сказал:

— Сейчас за вами зайдет старшина — явиться с ним ко мне.

Я оделся и стал ждать старшину. Он вошел мокрый, с плащ-палатки текла вода.

— Ну и дождь! Ну и дождь! — тихонько говорил старшина, чтобы не разбудить спящего Данилина.

Закурили.

— Чего он нас вызывает? — спросил я.

— Не спится самому. Начальство среди ночи для хорошего не вызывает. Чего меня — знаю: вчера и сегодня управлению не хватило чаю… Еще грешки накопились — будет «задушевная беседа» минут на пять. Хорошо хоть долго говорить не любит.

Вышли из блиндажа. Темно — не видно своей руки перед носом, и дождь еще больше усилился.

— Кони где?

— Нет коней, приказал пешком идти, — ответил старшина.

Кровь прилила к моему лицу, на языке завертелось ругательство, но я, помедлив, сказал бодро:

— Раз начальство приказало — пойдем пешком.

Шли напрямую, по телефонной линии. В лесу во время дождя для путника двойной дождь: все, что задержалось на листьях и хвое, слетает обильным ливнем, как только прикоснешься к дереву или ветке. Впереди шел старшина, он держался за провод, первым «принимал душ». Когда на наблюдательном пункте мы вошли в блиндаж телефонистов и разведчиков, на мне не было сухой нитки. Пока курил, на пол с шинели и плащ-палатки натекла лужа. Я пытался шутить по этому поводу, но настроение было преотвратительное. Цыгарка стала жечь пальцы, я машинально потушил ее и пошел к командиру батареи. Постучал в дверь блиндажа, услышав «да», вошел, доложил.

Командир батареи сидел за столиком, который был сделан из крышки снарядного ящика, из темноты ярко горела сплюснутая гильза — «катюша». Не предлагая мне пройти от двери, командир батареи приказал доложить о готовности конских землянок.

Меня обожгло, но и на этот раз хватило духу смолчать и отвечать по делу, хотя и не по-уставному:

— Они готовы были, когда вы приезжали на батарею. Вы это видели.

— Мало ли что я видел. Вам было приказано сделать и доложить мне. Вы сделали, но не доложили.

— Из-за этого нужно было вызывать в средине ночи? — Голос мой дрожал. Я еле сдерживался, чтоб не нагрубить.

Леванда спокойно охладил меня:

— Становитесь, наконец, военным. Докладывайте, — говорил он, как всегда, четко, спокойно, но волнение выдавали щеки — они горели. Нелегко командирам дается такое спокойствие, но оно действует сильнее криков и нотаций. Так было в этот раз со мной, убежденным в необходимости крепкой дисциплины.

Получив после доклада приказание идти, я автоматически, не раздумывая, приложил руку к пилотке, повернулся кругом, со шлепком приставил правую ногу к левой, потому что сапоги основательно раскисли, толкнул дверь и вышел в ход сообщения. Как закрыл дверь — не помню. Из-за темноты и расстройства я проскочил в траншее поворот к блиндажу, где сидел старшина, дожидаясь своей очереди, дошел до наблюдательного пункта.

Я отозвался. — Прошли поворот, товарищ лейтенант. Давно не были у нас. Идите вперед — здесь есть выход. Поверху лучше идти.

Разведчик говорил спокойно, уважительно.

— Две недели не был, а вы тут нарыли ходов… Заблудишься…

— Командир батареи говорил, вы там такого понастроили! Говорит, что в вашем взводе блиндажи для коней лучше, чем наши для жилья.

Я ничего не сказал. Вдруг очень захотелось курить. Спичек не было, а «катюшей» — трутом и кремнем — пользоваться я не хотел и поэтому не имел. Спросил:

— Прикурить есть чем?

— Я не курю, товарищ лейтенант.

Поглощенный переживанием, я забыл, что этот очень серьезный, обычно малоразговорчивый красноармеец не курит и не пьет даже причитающуюся ему водку.

— Тогда пойду в блиндаж. Там дежурный телефонист смалит, как паровоз.

— В наш блиндаж будет второй сход, — сказал мне в спину Иванов.

Прошу Вас, читатель, запомнить этого разведчика на будущее.

Шагая со старшиной на огневую под все продолжавшимся дождем, про себя удивлялся, как это я, уже начавший заводиться для очередного пререкания, сумел осадить себя, хотя голос мой дрожал, звенел зло, с обидой. Наверное, главное все-таки — спокойствие и официальный тон командира, но и я становился военным: приобретал умение владеть собой, своими чувствами. С наблюдательного пункта мы вернулись в два часа ночи. Настроение у меня было отвратительное и на следующий день.

— Чего, молодец, не весел? Чего голову повесил? Не журись. Как у вас говорят: перемелется — мука будет, — сказал мне Федин.

— Не вешаю я голову, товарищ старший лейтенант, — политработникам недавно присвоили воинские звания.

Когда немного разговорились, я высказал наболевшее:

— Не везет мне, как бедному Ванюшке. Разве я не на совесть все делаю? А шишки все на меня. Заест меня Леванда.

Тебя съесть — зубы обломаешь. Ты сам кого угодно слопаешь. Леванда о тебе хорошего мнения. Ты ершист — он и стрижет тебя. Чего это ты Шичкина среди батареи гонял? Додумался! Тебе не нравится, а зачем ты людям так делаешь? — нашел, наконец, Федин момент отругать меня за глупость, совершенную мною еще в августе. — Леванда, как и ты, не святой, и порядка добивается всеми ему известными приемами. Даже такими унтерскими. Война тоже штука неприятная, требует беспрекословного повиновения и исполни­тельности. Ты это не хуже меня знаешь…

Я молчал.

— Вы с Левандой по характеру, как братья родные, похожи друг на друга. Только он, как говорит Данилин, обкатанный службой…

Мы проговорили долго. Федин помог мне вернуть обычное мое настроение.

Вскоре в полку был издан приказ, в котором старшему лейтенанту Леванде, мне и Шичкину была объявлена благодарность за хорошее оборудование огневой позиции и места тяги. Я и Шичкин не скрывали своей радости. Федин добро, как старший брат, посмотрел в мое сияющее от радости лицо и сказал:

— Это еще не все. Я слышал: тебя к очередному званию представили.

Самостоятельность

Во второй половине октября мой взвод стал кочующим. На старых вырубках были подобраны две огневых позиции. Несколько дней взвод жил на одной из них, оборудовался, стрелял; потом выставил макеты орудий, перешел на вторую и здесь несколько дней оборудовался и стрелял; затем, выставив макеты, возвратился на прежнее место.

У немецких разведчиков на схемах и картах появились новые батареи, обнаружившие себя неоднократной стрельбой. Создавалась видимость усиления артиллерии на нашем участке.

Хотя мне и взводу на временных огневых было значительно хлопотнее, все это мне нравилось: мы помогали нашим войскам под Сталинградом и на Кавказе, и не было над головой замкомбатра, с которым я все еще не мог войти в нормальные отношения. Нравилась мне и самостоятельность при выполнении приказов командира батареи: никто не понукал, не указывал — дело, срок, доклад. Я чувствовал, что вырос в глазах командира батареи и особенно Федина. Последний приходил к нам почти каждый день.

Взвод был рад его посещениям, я — особенно. Самый большой успех политработника, я думаю, когда его приходу рады в подразделении, когда увидеться с ним — праздник и удовольствие, как с родным человеком. Таким для меня стал старший лейтенант Федин. Я видел, что он меня любит и переживает из-за моих промахов, рад малейшему хорошему и замечает все хорошее в моем взводе.

— Он был очень добрым человеком, человечным — этим он мне тоже нравился, — сказал много лет спустя про Федина полковник Леванда, наш бывший командир батареи.

Так как больше, видимо, не представится возможности, скажу, что москвич Федин по гражданской профессии — кожевник, окончил кожевенный техникум, а по призванию это был чистейший политработник-воспитатель.

На временных огневых позициях, на одной из них, нас дважды крепко обстреляли. Снарядов не жалели, но ущерба нам не нанесли: взвод был хорошо окопан. Стало ясно, что немцы верили в наши батареи, особенно потому, что они стреляли и по макетам, дополнявшим взвод до батареи.

Кочевали мы до октябрьских праздников. Я жил с четвертым расчетом: блиндаж у них был просторнее. Все время приходилось топить печку, потому что было холодно и сыро, часто шел дождь, и нужно было сушить одежду и обувь. Освещались лучиной из сухих еловых дров. Чтобы читать вслух по вечерам «Как закалялась сталь», первые главы «Василия Теркина», «Новые похождения бравого солдата Швейка», Шичкин сделал держатель для лучины. Поэма и сатирический роман о новых похождениях Швейка в годы второй мировой войны печатались в нашей фронтовой газете и всегда очень ожидались, читались и перечитывались.

Книгу «Как закалялась сталь» я нашел весной 1942-го года в совершенно разрушенной деревне Замошье, в большой яме, где, видимо, был медицинский пункт батальона, и носил то в полевой сумке, то в мешке. До войны я ее прочитал трижды — первый раз в шестом классе — и помнил почти наизусть многие места, которые часто перечитывал на фронте. Павел Корчагин был моим любимым героем, и мне хотелось быть таким, как он. Книга посредине была насквозь пробита осколком и по краю местами залита кровью, но это не сильно мешало чтению, просто некоторые слова приходилось додумывать по смыслу. Слушать чтение собирался весь взвод. Однажды читал Шичкин. Я, услышав шорох в проходе в блиндаж, открыл дверь: в проходе стоял Серенька Сергунов и слушал.

— Почему не у орудия? — Сергунов дежурил у орудия.

— И отсюда видно, а послушать охота.

— Ты что, не читал?

— Читал, да еще интересно, — грустно прогундосил Серенька, выходя из дверного окопа и направляясь к орудию.

— Ладно, Сергунов, стой под дверью, — разрешил я, поставив себя на его место. — Лунно. Байрачный у орудия?

— Здесь я, — отозвался Байрачный, выходя из-за щита. — Хай послухае. Мне далеко видно.

На временных огневых я более тесно подружился с наводчиком четвертого орудия Дыниным. Он был почти мой ровесник, родился в городе Кирове Калужской области, до которого от наших огневых было километров двадцать-тридцать. Один раз к нему приходила мать. Парень он был разумный, спокойный, серьезный, до войны успел окончить девять классов. И сейчас, будто вчера, я вижу его белозубую улыбку с золотой фиксой посередине, матовое юношеское лицо, гладкие каштановые волосы, причесанные набок, всего его, всегда чистого и аккуратного. Вечерами, если было время, мы подолгу разговаривали. Службу он всегда нес безукоризненно, все делал се­рьезно. Если ему поручалось кого-либо учить наводке орудия, можно было не проверять, потому что добросовестнее я и сам бы не провел занятия.

Иного характера был наводчик третьего орудия Сергунов. Он тоже местный, из какой-то деревни Кировского района Калужской области, 24-го года рождения, белобрысый, стеснительный и мечтательный. Все в третьем расчете были старше его и относились к нему, как к сыну, любили за бесхитростность и доброту, обычно называли Серенькой. Отец у него был трактористом, по его словам, очень сильным. Мать любила отца, а он, отец, как подопьет — не прочь был «потаскать девок за дабузы», то есть похватать за груди. Об этой слабости отца Серенька говорил с осуждением в голосе. По наивности он мог поверить любой небылице, даже самой невероятной. В расчете самым большим мастером на байки и розыгрыши был Котов, и все сходилось на Сереньке, который обычно слушал, разинув рот, и тянул удивленно, в нос: «Ды ну?..»

Дынин быстрее овладел специальностью наводчика, работал всегда ровно, без ошибок, но иногда видно было, что волнуется. Серенька дольше делал ошибки и, как человек неорганизованный, то и дело нарушал мои требования соблюдать приемы работы у прицельных приспособлений. Но когда эти приемы стали для него привычкой, стал работать блистательно и, главное, хладнокровно.

На временных позициях я старался поддерживать порядок, какой у нас был на основной огневой. Велось дежурство сержантов. С вечера я обычно долго читал и в это время разрешал дежурному сержанту спать. Однажды в ночь начал хлестать сильный дождь со шквальными порывами ветра. Лес стонал, трещал. В ту ночь он полностью оголился. В блиндаже было тепло, в печурке потихоньку горели жаркие березовые дрова, я жег еловую лучину, она пахла сладковатым дымом, потрескивала, иногда стреляла, но светила вполне сносно, и я с увлечением читал новеллы Стефана Цвейга. Книгу мне откуда-то привез старшина батареи. В ней не было нескольких листов в начале и в конце, я досадовал, но читал с увлечением, пока очень не устали глаза.

Прежде чем лечь спать, вышел проверить несение службы у орудий и разбудить Гончарова: было время его дежурства. Со света лучины перед лицом сплошная черная стена. С минуту я стоял у блиндажа, пока чуть освоился с темнотой. Холодный ветер продувал плащ-палатку и шинель, после тепла блиндажа меня передергивал озноб.

Пошел к третьему орудию. Вошел в окоп — никто не окликает. Почти ощупью обошел орудие — так было темно — нет часового! Пошел к четвертому орудию.

Вошел в окоп — тоже никто не окликает. За щитом орудия, укрывшись от порыва ветра, стояли двое и о чем-то увлеченно разговаривали. Я подошел вплотную.

Одного и другого по макушке и бери взвод голыми руками. Убить вас мало, разгильдяи. Вы почему ушли с поста, Сергунов? — запальчиво кричал я.

— Покурить, — прогундосил Сергунов.

— Вы ж не курите! Боитесь? Будете стоять вдвоем. Марш в свой окоп!

Сергунов побежал и сразу же пропал в темноте.

— А тебе не стыдно, Рощинский? Вы помогали Сергунову совершать преступление. Комсомольцы! Ну, я вас завтра! А потом на комсомольском собрании!..

Разбудил Гончарова, сделал ему выговор за плохое несение службы в его расчете.

— Ах, сопляк! Что-нибудь да выкинет! — возмущался Гончаров —
Никак детство не проходит, хоть штаны снимай.

Но я-то знал, как любит он Сереньку — самое многое, что он сделает — слегка поворчит.

На рассвете мы сменили огневую позицию и, как только замаскировались, я провел тренировку по занятию круговой обороны, потом крепко отругал Сергунова перед строем взвода, а к вечеру случай об уходе с поста Сергунова разбирали на комсомольском собрании. Серенька сидел красный, опустив голову, и ковырял ногтем кору дуба, возле которого он примостился. Когда ему предоставили слово, он поднялся и еще больше покраснел, даже пробор между белесыми волосами головы был красный, шапку он вертел в руках. После повторного предложения говорить просипел в нос:

— А что говорить, когда виноват весь?

5 октября меня приняли кандидатом в члены ВКП(б). Я еще активнее взялся за комсомольскую работу в батарее. В дневнике своем то и дело записывал повестки комсомольских собраний, темы бесед
или краткое упоминание статей в газетах, чем-то поразивших меня, которые я читал комсомольцам, взводу. Сводки Совинформбюро стали особенно интересовать после первых успехов наших войск под Сталинградом и на Кавказе. Вот некоторые записи из дневника:

«6 ноября. Только что закончилось комсомольское собрание. Повестка: «Комсомольцам всех специальностей батареи уметь стрелять прямой наводкой».

«25 ноября. Новое радостное сообщение: 12 тысяч пленных! 3 дивизии сдались с генералами и штабами! — только что передали по телефону…»

Взвод мой обязательно ежедневно занимался. Сверхсрочной работой считалась лишь маскировка, только для нее делалось исключение. В каждом другом случае, при работе любой срочности, у орудия оставались командир орудия или наводчик и один из членов расчета, которого учили наводке орудия. Таким образом, в расчете двое все же занимались.

Готовность открыть огонь по любому участку в кратчайшее время требовала, чтобы номер, стоявший на охране орудия, пока прибежит расчет, успевал навести орудие в цель (участок). Это мог сделать только хорошо знающий наводку, поэтому я разрешил по одному у орудия стоять только тем, кто хорошо владел специальностью наводчика. Остальные стояли по двое, увеличивая нагрузку на расчет.

6 ноября, видимо, подводя итоги к празднику, я записал: «Теперь у меня все могут наводить орудие, а Мишонин, Байрачный, Грузнов, Рощинский работают очень хорошо. Можно поставить штатными.
Трудно было раскачать. Мишонин и Байрачный — шофера, боялись, что их, когда полк получит машины, не отпустят из расчетов, поэтому они долго не хотели учиться наводке. Хитрые мужики! Одним словом «механики»!

Слабее других у прицельных приспособлений работал Котов, но ошибался он редко, просто медленнее других переставлял деления угломера, уровня, прицела. Панорама и барабанчик угломера служили ему своеобразными счетами.

— А я не думаю, не считаю, какой должен быть угломер или, скажем, уровень. Сказано: левее 0-16 — я и отсчитываю. Эт я, слава богу, умею, — и вспомнив мои упреки, добавил, хитро подмигивая, при этом усы от улыбки лезли вверх: — Лучше бабы деньги считал, хоть их племя на это дело острое.

5 ноября, в день моего девятнадцатилетия, о чем я совершенно забыл, нас вернули на постоянную огневую. После праздника на временные огневые мы выезжали один-два раза в неделю только для стрельбы и обновления маскировки.

Продолжение следует.

Муниципальное Бюджетное
Дошкольное образовательное учреждение
«Детский сад №20»

Статья воспитателя младшей группы
Щекотихиной Валентины Петровны
на тему:
«Хороший воспитатель тот, у кого хотят поучиться!»

Орел, 2015
Существует наука о воспитании - педагогика. Но воспитывать человека - это скорее искусство. И научить этому искусству не могут никакие учебники, даже самые лучшие. «Воспитатель сам должен быть воспитан», - это известное положение - непременная заповедь для каждого, кто причастен к делу воспитания. Константин Дмитриевич Ушинский писал: «Воспитатель, поставленный лицом к лицу с воспитанником в самом себе заключает всю возможность успехов воспитания». Справедливо считается, что «учителем» можно назвать того, кто сам постоянно учиться. Тоже самое относиться и к воспитателю: настоящим воспитателем является тот, кто постоянно учиться науке и искусству воспитания, постоянно занимается самообразованием и самовоспитанием. Воспитатель должен обладать личностными качествами и профессиональным мастерством, что бы успешно работать с детьми, что бы воспитать всестороннюю развитую личность, творческую, активную.
Проблема воспитания во многом заключается в проблеме общения. Если в период пребывания в детском саду дети растут в атмосфере доброжелательности, любви, внимания, ласки, то у них возникают приятные воспитания, вырабатывается чувство уверенности. А это означает, что дети будут расти спокойными, доброжелательными, веселыми встречать мир с открытой улыбкой уверенного человека. Если же с детьми грубы, раздражительны, то и дети с большей легкостью, будут воспринимать эту манеру поведения. Их научили, пусть даже не вольно, как сердиться, грубить. Бессмысленно надеяться вырастить доброжелательных людей если взрослые с ними резки, говорят в форме приказа. Эти два аспекта взаимосвязаны, взаимозависимы. Одно из необходимых условий воспитания любовь к детям. Разумная любовь которая предполагает не «сюсюкание», не заискивание и удовлетворение капризов, а подлинную заботу о всестороннем развитии, доброжелательное общение, внимательное отношение к здоровым запросам, тактическую настойчивость в достижении полезных навыков и привычек. Цели воспитания, прежде всего, предусматривают укрепление здоровья детей, развитию умственных способностей, воспитать любовь к Родине, активности, честности, доброты трудолюбия.
Важно, что бы воспитание не омрачалось назойливыми поучениями, бесконечными нотациями. Своим однообразием они вызовут у детей скуку и уныние, более того могут вызвать негативную реакцию. В воспитании и должно заключаться внимание к личности ребенка.
Каким же необходимо быть воспитателем и какие требования предъявляются к нему? Педагог, работающий в системе дошкольного образования имеет непосредственное отношение к детям, а это значит, что он должен быть прежде всего всесторонне развитой личность и профессионалом своего дела. Воспитатель сам должен быть воспитан. Это известное положение - непререкаемая заповедь для каждого кто причастен к делу воспитания. Воспитатель должен обладать высокими нравственными качествами, с уважением относиться ко всем с кем общается. Подлинная интеллигентность не позволяет ему неуважительно отзываться о родителях ребенка, о самом ребенке разговаривать с родителями с высоты своих педагогических знаний. Работа воспитателя не выносит формализма, косности. Она требует постоянного поиска новых форм, новых подходов к воспитательно-образовательному процессу, постоянного творчества, новых форм организаций, занятий, самостоятельной деятельности детей, сочетание общегрупповых и индивидуальных занятий.
По каким же критериям следует оценивать работу воспитателя? Ответ однозначен: как он общается с детьми. И здесь можно выделить, если так можно условно сказать, личностную и содержательную стороны общения. По своей личностной характеристики общение педагога и ребенка носит спокойный, добрый, внимательны характер. Воспитатель должен обращаться с уважением к личности ребенка, ко всему что и как он делает: занимается ли, играет, делится своими впечатлениями. Помимо психологических аспектов в общении с маленьким человеком, существует не менее важный аспект, это облик того человека, кто ежедневно на довольно длительное время заменяет ему самого близкого для него человека - маму. Воспитатель должен уметь привести себя в соответствие чистоту и опрятность с высоким уровнем комфортности. У воспитателя должно быть уважение к ребенку и высоко развитое чувство справедливости. Он должен обладать многогранным талантом, любовью к своей профессии, к детям.
Только при условии честного отношения, при умении держать слово (малыш всегда помнит, что ему было обещано), периодически давая детям почувствовать, что они равноправные члены своей группы - воспитательно достигнет максимального успеха, станет для воспитанников примером и любимым воспитателем.
Труд воспитателя можно сравнить с трудом садовника, выращивающего цветы. Каждому ребенку нужен особый подход, иначе он не достигнет совершенства в своем развитии. Каждому ребенку необходима любовь, понимание его индивидуальности, поскольку только в любви открывается неповторимость каждого ребенка. Дети - главное богатство в окружении которых человек может быть счастливым. Нет большего счастья для воспитателя - чем ощущать себя нужным детям.

Список литературы
История педагогики/ Под ред. Н. А. Константинова, Е. Н. Медынского, М.Ф.Шабаевой. - М.: Просвещение, 1982.
Вопросы истории образования/ Гришин В.А., Зятева Л.А., Петрова И.Л., Прядехо А.А., Сосин И.Я. - Б.: Издательство БГПУ, 1999.
Макаренко А.С. О воспитании - М.; Политиздат, 1990г.

Часто цитируют крылатую фразу Наполеона: “Мой сын не смог бы заменить меня. Я сам бы не мог заменить себя, я порождение обстоятельств”. Красиво. Но не верно. Фраза материалистическая, но в духе старого, метафизического, созерцательного, наивного, примитивного материализма, непонимающего роли и места практики в диалектическом понимании последней.

Третий тезис Маркса “О Фейербахе” ставит все на свои места. “Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания, – это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что сам воспитатель должен быть воспитан… Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика” .

Как видим, не продуктом обстоятельств и воспитания является человек (человек ничего не получает человеческого непосредственно от природы, а должен все сделать сам), не продуктом среды, естественной и даже общественной, и окружающих условий, а продуктом изменения обстоятельств, условий и т.д. Изменения под воздействием человека, его активного, целенаправленного действия. Животные приспосабливаются, приспосабливают себя к окружающей среде и ее естественным изменениям, и таким образом разрешают противоречие организм–среда, которое является внутренним, движущим. Человек же не себя приспосабливает к среде, а активно изменяет среду под себя. В этом его отличие от организмов, которые изменяют свое биологическое строение (например, вода ушла – нужно переходить на атмосферный, более концентрированный кислород, для чего жабры уже более не годятся; наоборот, вода пришла – лапы превратились в ласты) и выживают таким образом или погибают. Если не перестроился организм, то он исчезает. Естественный отбор.

Человек, если похолодало, изменился климат, не отращивает “шерсть”, а строит жилище и создает микроклимат для сохранения человеческих температурных параметров. Делает одежду, пищу, которые не просто собирает, а производит (совместно с другими). С этого момента определяющим становится не способ приспособления путем изменения биологии человека, а способ делания, способ производства вещей, которых нет в природе, производство орудий производства, которые он ставит между собой и природой, и изменяет среду, преобразовывает ее, изменяет общественные обстоятельства. И внутренним движущим, развивающим теперь является противоречие способа производства (между производительными силами и производственными отношениями). Кстати, измененные, изменяемые обстоятельства и естественные вещи в результате революционно-практического изменения человеком, его рукой по целеполаганию и воле человека становятся предметами человеческой культуры, очеловеченными, общественными. Орудия, посредством которых он производит изменение по человеческому типу, превращают сделанные вещи в общественное выражение воли человека и вместе с этим люди становятся, в отличие от животных, общественной сущностью.

В человеческой практике “человек не теряет самого себя в своем предмете лишь в случае, если этот предмет становится для него человеческим предметом или опредмеченным человеком. Это возможно лишь тогда, когда этот предмет становится для него общественным предметом, сам он становится для себя общественным существом, а общество становится сущностью в этом предмете” .

Но вернемся к Наполеону. Вот уж кому не занимать активнодействия по изменению обстоятельств, так это ему. Уже в самом начале младший офицерский чин, выкатив пушки, поставил их поперек улицы, по которой двигалась густая толпа демонстрантов, и обрушил залпы прямой наводкой. Эта новизна была оценена рвущейся к власти буржуазией. На инициатора посыпались награды и звания. Но когда эта активность стала представлять опасность для самой буржуазии, то его быстренько направили проявлять активность по изменению обстоятельств на внешний театр действий – завоевывать соседние страны.

Когда говорится (в третьем тезисе), что воспитатель должен быть воспитан, то имеется в виду не “обстоятельства”, которым приписана роль воспитателя, когда они-де выступают порождением сущности человека, тогда как, в самом деле, дело в изменении , (в воспитании) этого “воспитателя”, в изменении критически-практическом. Все дело – в деле. И причем в деле революционно-практическом с позиций субъекта исторического действия, общественного класса, который в данный момент является выразителем интереса объективного саморазвития необходимости обобществившегося человечества. (Наполеон как раз своими действиями выражал интересы нарождающейся, рвущейся к власти буржуазии. Когда он изменил этой линии и подался в императоры, начался его личный упадок.)

Именно это имел в виду Маркс, когда обвинил старый материализм в созерцательности и не субъективности. Для старого материализма субъект – это индивид. Для диалектического материализма субъект – это общественная сила, класс, выражающий в своем движении (развитии) объективную необходимость, тенденцию развития обобществившегося человечества. А индивид лишь постольку, поскольку встает на позиции этой общественной силы и действует преобразовательно-критически – практически в ее пользу и в классовых интересах этих сил. “Абстрактный индивид в действительности принадлежит к определенной форме общества” .

Понятна в этом плане ущербность афоризма Декарта: “Я мыслю, следовательно, я существую”. Если его перевернуть на материалистический лад, то он должен звучать примерно так: “Я действую революционно-практически-критически по революционно-практической переделке мира с позиций революционного класса по его интересам и в его составе, следовательно, я существую”. (Собственно, речь уже не просто о существовании , а о сущности (сущностновании) человека. То, что зовется образованием – это образование (производство) человека. А в этом деле главное – не нагнетание многознания, информации под черепную коробку, а практика преобразовательная и активное участие в ней формируемого формирующего.)

Все разумное – действительно, все необходимое действительное – разумно.